Я собираюсь в Госдуму. Меня интересует не только баснословная зарплата, но и внедрение законов в жизнь нашего народа. Я бы внес такой проект. Запретить прикриваться русской фамилией людям нации, избранной Богом, ибо это позволяет им делать всякие преступления и даже злодеяния. Возьмите Ленина. Мы знали его как русского, а он- то Бланк, рожденный от матери еврейки. Что он творил, освещать не будем. Напомним только, что все злодения творились членами его маленькой синагоги, которое состояло из евреев, которые незадолго до этого превратились в гусских, изменив свои фамилии. Только два человека в его банде были другой нации. Но...не все евреи - злодеи. Говорят, их в Москве 200 тысяч. Они носят свои настоящие фамиллии, трудятся, как могут на ту страну, в которой живут и их можно называть представителями нации, избранной Богом. И только отщепенцы превращаются в злодеев, и становятся жидами. Они прикрываются чужой фамилией, отказываясь от своей нации, предавая ее, ради жирного куска хлеба. Стать гусским очень просто. Стоит заявить: я хочу быть Копелевым, а не Глухманом. Мне так нравится.
Об одном Глухмане из деревни Лугины Житомерской области на Украине я собираюсь рассказать более подробно простым языком.
Предыдущая статья "СМИ о деле юриста Кантемира Карамзина" мелькнула на сайте и быстро была удалена. Власти неудобно щипать такого выдающегося вора России, как Копелев, ведь ему надо дать тсячу лет решетки за столь масштабное воровство и изощренность в воровском деле.
Копелев родом из глухой деревни Лугины на территории Украины на самом деле не Копелев, а Владимир Янкелевич Глухман, уже в молодые годы понял, что надо покорить Москву, чтобы стать гигантом. Стоит только сменить неблагозучную фмилию , стать гусским. Русские любят гусских со времен Ильича-палача. Именно он покорил не только Москву, но и всю Россию, согнул нацию в три погибели и теперь русские боготворят его, как верующие в Иисуса Христа.
Замысел юноши, сбирившего пейсы, стал осуществляться, как у Наполеона. Сначала работал простым штукатуром в Главмосстрое, потом... всемогущий Лужман, точнее Кац, в миру Лужков, которого так боготворили москвичи, пригрел единоверца Глухмана - будущего Копелева, и тот стал начальником строительного управления с партийным билетом в кармане. Для поднятия каръерного роста и авторитета молодой Глухман, простите Копелев, был послан в Камбоджу в составе советской делегации строителей.
Неопытные штукатуры- камбоджийцы лепили штукатурку к неподготовленной поверхности, демонстрируя гостям свое неумение. Тут Глухман схватил мастерок и оштукатурил двадцать квадратных сантиметров повехности за считанные минуты, сопроводив свое умение сочным русским матом под аплодисменты камбоджийцев и членов советской делегации.
Все было заснято на пленку нашим телевидением и показано на всесь Советский союз.
Глухман, простите, Копелев, поднялся, нет, взлетел по служебной лестнице на недосяаемую высоту: он стал начальником огромной строительной организации столицы - начальником ДСК- 1, а всемогущий Гришин (Гриссель), родственник по крови, почесал ему то место, где должны были красоваться пейсы. Даже члены Политбро аплодировали. Они тоже были гусскими. Это Суслов- Зюс,Соломенцев-Зальц,Устинов-Ульбрихт, Шелест--Шен, Примаков-Киршблат, Соломенцев- Зальцманн и даже Пугачева- Певзднер.
Ну как тут нашему герою Глухману - Копелеву не цвести и не пахнуть?
***
Будучи директором ПТУ-55, я готовил для ДСК-1 молодых рабочих. Однажды раздался звонок по прямому проводу:
- Ты на месте, сука, й... твою мать? Я к тебе, бл... чичас приеду. Пить я твое пойло не буду, а вот одно дельце решить надо. Ты слышал, что я тебе сказал? Даже в тувалет не ...
На престижной машине "Волга" он быстро примчался к училищу, впервые за двадцать лет, которые я там работал и валился ко мне в кабинет, не снимая верхней одежды. Рядом жалась, едва доставая его плеча, низкорослая, упитанная сучка, моложе Глухмана, простите Копелева, на 30 лет. Она, голодная, больше посматривала на молнию брюк любовника, чем на меня, будущего своего директора.
- Я привез тебе эту малышку, чтоб ты ее приютил. Ей захотелось поработать преподавателем английского языка. Пригрей ее у себя, - я что хошь для тебя сделаю.
- Владимир Ефимович, помилуйте, я не могу этого сделать: у меня уже есть преподаватель английского языка. Куда я ее дену?
- Сен ху... верни мяч, - произнесла Люба и расхохоталась.
Грозный начальник набычился.
- Ты что,ты директор ил х...собачий. Хочешь я с Раисой Федоровной о тебе поговрю и тебя завтра тут не будет, - сказал Копелев, встал и схватил кошку за ручку.
- Пошли от этого придурка.
При упоминании Раисы Федоровны у меня затряслись колени, я тоже вскочил, догнал Любу и шепнул ей на ушко:
- Приходи завтра оформляться.
Люба оформилась, принесла бутылку коньяка и шампанское. Она была совершенно по-другому одета.
- Влдимир Ефимович... он мужик властный, но... у него не стоит. Он может только обслюнявить. А я вся горю и начинаю бушевать. У меня там...импульсы. Может, мы с вами поладим, а?
- Люба, ты мне нравишься, ты сучка, каких белый свет не видел.
- Ну и хорошо, даже очень хорошо, симпатяга. Иди закрой входную дверь...
- Люба, у меня тоже не стоит, ну совсем. Жена меня бросила и бегает от одного мужика к другому.
- Э, черт бы вас подрал, одни импотенты.
Она встала и ушла.
На следующий день утром у меня дома раздался звонок. Кто бы это мог быть. Я этот номер никому не давал.
- Это Люба Бенюх из Бердичева? Я сегодня не выйду на работу.
- Чего так?
- Не хочу, не хочу и все.
- Я не принимаю этого. Вы должны быть на работе, иначе будет приказ, что вы соершили прогул
- Хорошо, но ты еще пожалеешь об этом.
И я действительно пожалел, я лишился квартиры и жуву теперь в клетушке. Я не назвал бы этого загадочного жида умным. Основное его достоинство это сочный русский мат, невероятное хамство помноженное на ненавись к русскому Ивану. Присутствуя на совещаниях, которые он проводил с начальниками строительных управлений, директорами четырех крупных заводов, я понял, что основным его оружием, как руководителя, является мат и не последовательное, ничем не подкрепленное чтение морали. Он не шибко окружал себя евреями. Русские покладистые, молчаливые, тепелливые люди. Вот стоит любой директор опустив голову и даже не пикнет в ответ на мат в свой адрес и на унизительные, несправедливые обвинения. Трудно было подумать, что он окажется мастером вором, что он отнимет, облапошит коллектив численностью в шесть тысяч человек.Схему грабежа коллектива ему составляли зарубежные юристы. И эта схема просто удивительна. Изучив ее можно понять как и почему Ленин так легко захвалил Россию, разрушил ее экономику, переориентировал мышлие русской нации. Копелев настоящий ленинец. Мне хочется отойти от его методов грабежа. Я приведу картиу, как великий Ефимович отдыхал со своей кобылкой в Крыму, когда еще не было разыва братских отношений Украины с Россией.28
Мне выделили путевку в пансионат «Солнечный» в Крыму. Инесса Александровна, начальник отдела кадров базового предприятия постаралась, чтобы я отдохнул. Это была моя первая поездка в Крым. Меня сначала поселили в двухместный номер на втором этаже к начальнику четвертого строительного управления, мужику примерно одного возраста со мной. Он не глушил водку, не курил в спальной комнате и главное, не храпел.
– Куда ты бегаешь все время с бутылками, если сам не пьешь? – спросил я его.
– Как куда? Копеля пою, сейчас моя очередь. Придется тебе помочь мне, не потащу сам. Две сумки набиты так, что швы трещат, а еще третья с коньяком и шампанским. Тут, видишь и закусь. Угорь копченый, пришлось в Москве заказывать. Самолетом доставили, передали вчера, пришлось ездить в аэропорт. Вкусная рыба, черт возьми. Ты–то хоть пробовал?
– Никогда в жизни. Первый раз слышу такое название.
– Следующий раз отрежу кусочек, а сейчас уже все упаковано. Эту рыбу любит его сучка Люба Бенюх.
– Бенюх? Так она у меня работает преподавателем английского языка. Как же она тут оказалась, ведь еще учебный процесс не закончился, еще две недели до конца, ну-ка пойдем, я ей в глаза посмотрю, – сказал я, наливаясь злостью.
Мы вооружились сумками и двинулись по песчаному берегу. Благо идти было недалеко. В километре от основного корпуса, в тени деревьев был построен одноэтажный особнячок с кухней, туалетом, душевой и роскошной спальней. Он предназначался для начальника комбината Копелева.
Когда мы подошли к крыльцу, нас встретила мать Любы Надежа Петровна, приехавшая сюда из Днепропетровска. Она приняла наши дары и готова была отпустить нас с миром, но я вдруг спросил:
– Ваша дочь здесь? Нельзя мне ее увидеть?
– По какому праву, простите, по какому поводу, кто вы? я вас не имею чести знать.
– Я ее директор. Скажите: Александр Павлович зовет.
– Ну, ежели дилехтор…, пусть сама решает, но… ребенок отдыхает. Знаете, после любовных утех полагается отдых. Наш Фимович, лошадка еще та. Ах, бедный мой ребеночек, единственная моя крошечка, как она устает, как она устает. Я помогаю ей спинку мыть и полотенчиком вытирать.
– Кажется, он Ефимович, Владимир Ефимович, – поправил я несчастную матушку. – Вы се–таки загляните в ее спальню, если они там не …того, не обнимаются, если…
Еда кончился этот разговор, как в столовую вошла Люба, практически голая. Свое стыдное место она прикрывала полотенцем, но полотенце все время сползало. Она мне моргнула, мол, если желаешь – пожалуйста, поздоровалась и попыталась чмокнуть своего директора в щеку.
– Как вы тут оказались. Почему бросили ребят, кто вас отпустил? – набросился я на Любу.
– Ласточка, ты очень устала? у тебя изможденный вид, – едва не расплакалась мать.
– Черта с два. Если бы устала, было бы лучше. Этот алкаш может только обслюнявить.
– А синяки, губки у тебя в синяках все. О чем это говорит? Это говорит о том…
– Мама, уйди. Дай поговорить.
– Уйду, уйду, ласточка, ты только не злись, не нервничай, нервы не осстанавливаются.
– Не восстанавливаются, мама, сколько можно говорить. Короче, Александр Павлович, Владимир Ефимович звякнул вашему заму Лукашевой, и она тут же меня отпустила. Надо же подсолиться на море.
– Ах, бедное мое дитя…
Люба вернулась в спальню, и там начался бой. Владимир Ефимович оказался сильнее и ловчее. Он схватил Любу за волосы, наклонил ее голову к своему мертвому сучку и приказал:
– Соси!
– Ах, бедное дитя! – произнесла мать, хватая кухонный нож. – Да я чичас отрежу!
– Мама, не надо. Это мне полезно.
В это время все начальники управлений, директора заводов, главные инженеры стали собираться у крыльца дома: начальник ДСК собирался прочитать им лекцию на тему «Кирпич– Ильич и строительство нового квартала в Ясенево».
Когда Люба выполнила свою миссию, Владимир Ефимович вышел на крыльцо, оглядел всех счастливым взглядом и рявкнул, как полагается строителю:
– Где бутылки, вашу мать? Я спрашиваю, где то, что должно у вас быть, когда вы идете к своему начальнику, находящемуся на отдыхе в компании своей подружки и ее матери? Бенюха– Вонюха, выдь, покажи свое рыло.
Мать Леночки вышла заплаканная с опущенной головой.
– Бенюха–Вонюха, посмотри, какие козлы стоят перед тобой. Ты должна переспать с каждым из них. Если отказываешься, я прикажу это сделать твоей дочери Любе. Ей все не хватает одного, то есть меня. Пусть насытится. Опустить штаны всем!
Толпа замерла, никто не двинул рукой.
– Кругом! Ша–агом, арш! Ять–два, ать–два, ать–два! Левой, левой, левой! Люба, пляши! Ты молодчина! Половину корпуса, где живут эти жлобы – твои! Сегодня же приказ о передаче будет подписан.
Люба вышла на этот раз в очень короткой юбчонке, но без лифчика и начала плясать.
– Ах, бедное дитя, да сколько можно, – сокрушалась мать
Петр Васильевич, с которым мы жили в двухместном номере, стал активно хлопать в ладоши. Он присоединился к Ефимовичу. Мне тоже следовало выражать свой восторг путем хлопанья в ладоши, но я как–то лениво исполнял эту дурацкую миссию.
Владимир Ефимович посмотрел на меня звериным взглядом и зарычал.
– Сегодня же вечером будешь переселен в другой номер. Тебе дали бесплатную путевку по моему приказу, хотя этого не следовало делать, ты передаешь мне плохих рабочих, они ничего не умеют делать, приходится обучать их заново, а ты, падло, неуважительно относишься к моей подружке. Прошлый раз утром она тебе звонила, чтоб ты заменил ей уроки, а ты отказал. Ей так спать хотелось после бурной ночи, а ты…
– Владимир Ефимович, откуда она узнала мой домашний телефон? В училище его никто не знает.
– Это не она узнавала, это я узнал. Я еще многое другое знаю.
Я в тот же вечер был переселен этажом выше в шести местный номер, где было накурено, наплевано, где до трех ночи горел свет, а потом все храпели нещадно, пришлось отсыпаться днем и ждать конца отпуска, оказавшего хуже каторги.
29
Как педагог, я все время думал, откуда, кто эти люди, как они воспитывались. Владимир Ефимович, конечно же рос и воспитывался в детском доме, а когда чуть–чуть подрос, его воспитывала улица. В том не было и не могло быть сомнения.
А вот, кто и как воспитывал Любу, мне удалось узнать у Ирины Борисовны, ее матери, с которой мы сошлись на почве любопытства: она заинтересовалась, как я, такой тихий, такой робкий и вежливый, руковожу целым коллективом мастеров и преподавателей, этими пропавшими алкашами, и главное, оравой подростков. Ить они не только пьют водку и лезут под юбки своим сверстницам, но еще и воруют и совершают другие преступления.
У меня же возникло любопытство, как воспитывалась Люба, почему она избрала такой путь в жизни, не думая, что ее ждет в будущем. То, что я узнал, не имеет прямого отношения к педагогике, как науке. Это скорее педагогика, которая существует в самом человеке, как существует сознание, способность мыслить. У матери была своя педагогика, основанная на материнской любви, на ее глупости, на ее нежелании думать, к чему это приведет, как повлияет ее забота, чересчур навязчивая, излишняя на характер ребенка, кем она будет, когда вырастет.
В семь лет, когда Люба еще играла в игрушки и впервые переступила порог школы, они инстинктивно пыталась эти игрушки собрать в одно место, а книги, тетради сложить в стопочку, чтобы их потом уложить в сумку.
– Солнышко, не надо, я сама, ты отдыхай, тебе предстоит пешком топать в школу, а это большой труд, у тебя будут болеть ножки, а ты еще и ручки перегружаешь. А мы еще не умывались, пойдем, я тебе личико умою и вытру полотенцем.
Мать ее вела за руку, сдавала, как вещь классному руководителю и таким же путем забирала из школы.
– Мам, мне эта форма не нравится. Я не хочу ее носить. Не хочу и все, Забери ты ее и выбрось в мусорный бак.
– А в чем же ты будешь ходить в школу, дитя мое? – сокрушалась мать. – Ой, что делать. Давай, завтра я выясню у самого директора Зульфии Зариповны. Как она скажет, пусть так и будет.
– Не хочу Зариповны. В нашем классе ее не любят. У нее нос кривой и глаз один плохо открывается. Говорят, муж ей в глаз кулаком заехал.
– Ну, тогда, поменяем тебе эту форму на новую школьную форму. Я пошла искать. Только почему ты так слабо покушала, детка? Отощать можно.
– Не буду.
– Почему не будешь? какая причина? Говори, не расстраивай маму.
– Ты картоску вчера вечером сварила и держала ее в холодильнике, поэтому она невкусная.
– Да, детка, ты права. Какая ты у мен умница.
– Да, я умница, а ты дура.
– Кто тебе об этом сказал?
– Папа сказал.
– Папа нас не любит, поэтому так говорит, ты его меньше слушай.
– Зато мы его любим. Он хоросий.
Когда Люба оканчивала среднюю школу, она не знала, как помыть тарелку после супа, как простирать тряпку, свое нижнее белье, почем картошка на рынке или супермаркете, – мать ее не только ничему не научила, наоборот, препятствовала даже позывам дочери что–то сделать.
Говорить о высшем образовании Любы проблематично и сложно. Уже тогда советский строй начал подгнивать изнутри, и бездарные абитуриенты проскакивали в вузы при помощи взяток. И родителям Любы поступление обошлось приблизительно в две тысячи долларов. Кажется, в это время доллар стоил четыре рубля.
Получив диплом учителя английского языка, Люба неспособна была выполнять свои обязанности. С Копелевым она познакомилась в Крыму. Он, будучи под мухой, увидел ее полностью обнаженной под деревом на закате и присел рядом.
˗ Ну, что касатка, плачу пятьдесят долларов за одно прикосновение к коленке, идет?
˗ Хи-хи. Я согласна, только деньги на бочку.
˗ Эй вы, холуи, сто долларов моей знакомой.
Начальники строительных управлений тут же сбросились, и у Любы оказало 250 долларов в кармане, или две тысячи рублей в национальной валюте.
˗ Ах, голубушка, ˗ сказала мать. ˗ Соглашайся, куда деваться. Видишь, папы у нас теперь нет. Надо как-то на жизнь зарабатывать. А вдруг н на тебе женится. Я была бы счастлива.
˗ Я тоже так думаю, только я ничего не умею.
− А что тут уметь. Ляжешь и лежи, а он пущай работает. Ах, бедное мое дитя.
